Мессия в иудаизме

Месси́я в иудаи́зме (др.-евр. הַמָּשִׁיחַ‬, ха-маши́ах; арам. משיחא, мши́хо; др.-греч. κεχρισμένος, кехрисме́нос — «помазанник») — идеальный государь мессианских времён. Часто употребляется в вавилонском Талмуде и в мидрашах без артикля, как имя собственное^[1].

Эллинизированное слово Μεσσιας (Messias), которое по-еврейски возможно только в сослагательном наклонении (как предположительное, желательное действие), произошло под влиянием его арамейской формы, бывшей разговорным языком еврейского населения Иудеи во времена Иисуса. В первый раз, однако, «Мессия» встречается в апокалиптической литературе с определённым артиклем^[2] и без соединения с другим словом. В Библии такое выражение встречается только один раз, в книге пророка Даниила; но в апокалиптической и в раввинской литературе это слово (Машиах) постоянно обозначает мессианского царя^[1].

Однако сама идея о Божьем избраннике проходит через весь Ветхий Завет, как естественное следствие упования пророков на лучшее будущее. Впервые этот идеал будущего владыки дан Исаией^[3]. Описываемая Исаией великолепная картина далёкого будущего соответствует его взглядам на нравственное перерождение, следствием которого будет совершенство в моральном и религиозном отношениях. Представление о Мессии встречается снова только во времена Иеремии и Иезекииля. Благочестивый «отпрыск Давида» установит справедливый суд в стране, и имя его будет צדקנו יהוה‎ («Господь — наше спасение», синод. пер. «Господь оправдание наше»^[4]). У Иезекииля он «станет могущественным кедром» (синод. «величественным кедром»^[5]) и есть не кто иной, как сам царь Давид^[6]. Хотя амора Гилель бен Гамлиэль^{[англ.][7]} (III век) учительствовал, что Мессия не придёт в будущем, ибо пророчества о нём давно исполнились во время царя Езекии^[1][8].

Мессианские настроения иудаизма затем пошли двумя путями, резко отличавшимися друг от друга, один — в мир реальный и национальный, другой — в мир неземной, трансцендентальный и универсальный. Стал вырисовываться двойственный характер Мессии, земной владыка из дома Давида и небесный, предвечный. В талмудической литературе господствует представление о земном Mессии, а начиная с конца I столетия н. э. оно является официально признанным в иудаизме^[1].

В соединении с именем Бога (Yhwh) слово «мессия» в Ветхом Завете встречается довольно часто — Meshiaḥ Yhwh (mashiaḥ YHWH) — в значении царствующего лица как помазанника Божия^[1].

Очень часто это название прилагается к первосвященнику, который также был помазан на этот сан: «ха-кохен ха-машиах»^[1]:

В послепленную эпоху, когда первосвященник стал фактически занимать место царя, по отношению к нему стали употреблять выражение «Машиах Нагид» (Книга Даниила) или только «Машиах», как это прилагалось к Онию III^[1]:

Подобно тому, как помазание выделяло первосвященника из среды его братьев, ставило его в особые отношения к Творцу (ср. Лев. 8:12, Лев. 21:10—12; Зах. 3:7), так и помазание царя обращало его в избранника, в представителя власти Господа на земле, чтобы свидетельствовать его славу перед всем народом (ср. 2Цар. 7:8—11, Ис. 4:4; Пс. 88:4, Пс. 88:21—29)^[1].

Как помазанник Божий, особа царя являлась священной и неприкосновенной (ср. 1Цар. 26:9). В этом смысле משיח ה׳ (Машиах Яхве; «Meshiaḥ Yhwh») и фигурирует впоследствии в Ветхом Завете^[1].

Исаия (Ис. 45:1) называет Кира «Помазанником Божиим», так как он являлся орудием для выполнения Его предначертаний; освобождая евреев от плена и разрушая Вавилонское царство, он открывал новую эру распространения царства Господа по всему миру. В Пс. 104:15 патриархи также называются «помазанниками Божьими», ибо особы их находятся под особым покровительством Неба, в силу чего они считались и неприкосновенными. Наконец, в Авв. 3:13; Пс. 27:8 (возможно, и в Пс. 88:39, 88:52) помазанником Господа назван и Израиль, как Богом избранный народ^[1].

Точно так же в этом смысле — в приложении к израильтянам или к какому-нибудь еврейскому царю — употреблено слово Мессия («машиах») в Пс. 2:2, хотя многие это место понимали в мессианском смысле. Первое толкование находится в Мидраше^[9], хотя мессианское понимание проведено в эсхатологических описаниях^[1][10].

Впервые идеал Божьего избранника как будущего владыки дан пророком Исаией (Ис. 9:1—6; 11:1—10; 32:1—5).

Идеал владыки в мечтах пророка Исаии являлся отпрыском дома Ишая (отца царя Давида, слав. Иессея), на нем почиет дух Господа, как дух мудрости, храбрости и веры, который будет править в страхе Божьем, опоясав свои чресла справедливостью и верностью (Ис. 11:1—3, 5). Он не станет вести войн, чтобы побеждать народы, и все орудия войны будут уничтожены (Ис. 9:4). Его единственным желанием будет установление справедливости среди своего народа (Ис. 9:6; 11:3, 4). И плодами его справедливого правления будет мир и порядок в его владениях. И не станет ягнёнок бояться волка, а змея мирно уляжется рядом с дитятей. И на святой горе не будет процветать тирания и насилие, ибо вся страна будет полна познания Господа, подобно водам, покрывающим море (ср. Ис. 32:1, 2, 16). Народ перестанет увлекаться политическими успехами и будет вести идиллическую жизнь (Ис. 32:18—20). В идеальных условиях страна будет процветать и перестанет бояться нападений других народов (Ис. 9:6; 32:15). Новый отпрыск Иессея будет маяком для других наций, и они будут приходить к нему на суд и на совет (Ис. 11:10). «…и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира» (Ис. 9:6)^[1]. В Славянской Библии этот стих звучит: «..и нарекут имя Ему: Великого Совета Ангел, Чудный, Советник, Бог крепкий, Властелин, Князь мира, Отец будущего века…».

Славная картина далекого будущего соответствует взглядам Исаии на нравственное перерождение, следствием которого будет совершенство в моральном и религиозном отношениях. Горькая же действительность готовила ему союзы с Ассирией и Египтом в то самое время, когда он проповедовал надежду на одного Господа (Ис. 7:9; ср. 5:4; 8:13; 30:15).

Спаситель пророка Исаии будет рождён от almā (на дреевр. עַלְמָה - в значении "молодая женщина детородного возраста). (Ис. 7:14): «За то Яхве Сам даст вам знамение: вот, эта молодая женщина забеременеет и родит сына, и наречет ему имя: Еммануил» (с древнеевр. «с нами Бог»)^[11][12].

Представление о Μессии встречается снова, по мнению критической школы, только во времена Иеремии и Иезекииля, так как картина мессианских времен, нарисованная Михой (Мих. 5:1, 3—8), где евреи и Мессия являются духовными владыками мира, не может будто быть продуктом пророчества, предшествовавшего пленению. В сравнении с Исаией картина Иеремии беднее красками, но в целом она вполне походит на пророчество Исаии. Благочестивый «отпрыск Давида» установит справедливый суд в стране, и имя его будет צדקנו ה״ («Бог — наше спасение», Иер. 23:5, 6). Почти те же слова звучат в стихе Иер. 33:15, 16. Правда, в последнем стихе они приложимы к Иерусалиму, но критики без достаточного основания относят эти стихи, равно как и стихи Иеремии (Иер. 33:9, 21), к более позднему времени^[1].

Чисто пассивной фигурой является Мессия Иезекииля; единственное место, говорящее о нём, гласит: др.-евр. «он станет могущественным кедром»‬ (Иез. 17:23). Великое возрождение народа, восстановление царства — дело рук Господних^[1].

Но совершенно новая черта Мессии является в главах Иер. 34:23 и сл.; 37:24 и сл., относящихся к эпохе изгнания, — ожидаемый избавитель народа, великий владыка будущего — не кто иной, как сам царь Давид. Восстановить древнюю славу Иудеи мог также только один из её славных царей в прошлом. На возвращение Давида намекают стихи Иеремии (Иер. 30:9), пророка Осии (Ос. 3:5; др.-евр. «и Давид их царь»‬), как и отдельные намеки, разбросанные по всей новоеврейской апокалиптической литературе (хотя во всех этих местах речь скорее идёт не о самом Давиде, а о его династии)^[1].

В послевавилонскую эпоху пророчества о Мессии имеются только у Аггея и Захарии. Оба пророка видят обещанного Мессию в лице Зоровавеля — «отпрыска Давида», но все его деяния ограничиваются восстановлением храма и славой великого правителя (Агг. 2:23; Зах. 3:8; 6:12)^[1].

Много общего с Мессией Исаии имеет Мессия Захарии. Князем мира восстанет он из среды благочестивых и угнетённых, и не в блеске военной славы войдёт он в Иерусалим, а верхом на ослице. И не мечом будет сильна его власть, ибо он уничтожит все орудия войны (если вместо הבדתי читать, согласно Септуагинте, הבדת/Hichrit, 3-е лицо м. р.), но властью, ему данной, он установит всемирный мир. Таким образом, к идеалу Исаии в представлении Захарии уже присоединилась надежда на всемирное господство, идея, взлелеянная его временем^[1].

Земной Мессия отсутствует во второй части книги Исаии (Девтероисаия; Deutero-Isaiah; главы 40—55^[13]), где широкий универсализм является завершением религиозных представлений пророков и высшей ступенью идеала Мессии. Спасение человеческого рода — конечная цель истории, и прерогатива Израиля — терпеть ради блага всего мира; и для этого израильтяне были призваны Господом, будучи орудием в исполнении Его предначертаний. Израиль — «слуга Божий» (Ис. 42:1—6; 69:1—6; 50:4—9; 52:13—53:12), при его посредстве последует возрождение человечества. «Раб Божий» распространит истинную веру среди народов, обратит и их в слуг Божьих и приведёт все языки к познаванию Его (45:23). Конечно, имеется при этом в виду Израиль будущего, идеальный народ, поднявшийся до нравственного совершенства благодаря своей удивительной преданности Богу. В книгах пророков Исаии (2:1—4) и Михея (4:1—4) такая же картина мессианского будущего: религиозный центр всего мира — Иерусалим, спасение которого будет светить всему миру, после чего наступит всеобщий мир^[1].

Отсутствует представление о Мессии у послевавилонских пророков, например у Малахии, равно как и в апокалипсисе Исаии (24—26). Сам Господь без всякого посредника освободит свой народ, выведет его из настоящего приниженного состояния и положит начало новой эре всемирного счастья. Однако Малахия говорит о дне Страшного суда, когда праведные и нечестивые получат по делам своим, а в заключительных словах его упоминается вестник Господа — Илия, который примирит отцов с детьми перед наступлением дня Господня. Но о самом Mессии у Малахии нет ни слова^[1].

Как и в вышеперечисленных книгах пророков, так и в древних апокрифических произведениях фигура Мессии остаётся неопределённой. Если Первая книга Маккавеев в самых общих чертах упоминает об обещании, данном Давиду, что трон его будет восстановлен (1Мак. 2:57), но ничего подобного нет ни в Бен-Сире, ни в книге Юдифи, ни в книге Варуха, ни в кн. Товита, ни одного намёка нет и во II книге Маккавеев или в Премудрости Соломона. Древнегреческий автор «Премудрости Соломона» настолько проникнут универсализмом, что идея о Μессии заранее исключена из его произведения, и ни одной национальной черты нет в его эсхатологической картине. То есть, начиная с пророков, вера в идеальное будущее стала характерной чертой иудаизма, но в последующую эпоху представление о Μессии как воплощение этой идеи было далеко отодвинуто на задний план и не играло выдающейся роли^[1].

В Александре Македонском, молодом триумфаторе, евреи увидели того таинственного владыку будущего, о котором говорили пророки. Эта вера отразилась в рассказе о легендарной встрече Александра с первосвященником Иаддуем (евр. Иаддуа), о которой повествуют Талмуд (Йома, 69а; где священника зовут Симон Праведный) и историк Иосиф Флавий («Древн.», XI, 8). Александр признаёт в маститом первосвященнике того незнакомца, который явился ему во сне, обещая покорение Азии и великой персидской монархии. Он поклоняется Господу, имя которого начертано на золотой доске (cidaris) у священника, и вместе с ним отправляется в Иерусалим, где приносит в храм жертвоприношения. Ему показывают книгу пророка Даниила, пророчества которой предсказывают падение Дария и власть греков. Александр принимает это пророчество на свой счёт^[1].

Как центральная фигура, вокруг которой были все надежды народов Европы и Азии, Александр вызвал целый цикл народных легенд, в особенности в Александрии, который и послужил основанием для александрийского романа Псевдо-Каллисфена^[1].

Его память живёт и в средневековых апокалиптических текстах, где Александр заключает Гога и Магога за Горами Тьмы далекого Севера. Версии этой легенды у Якова бен-Серуга (521) и в Коране (Сура, 18) не оставляют никакого сомнения в их чисто апокалиптическом происхождении^[1].

Но всё это не относится к палестинским евреям, которые в своих легендах заставляют Александра поучиться у мудрецов юга (חכמי נגב, Тамид, 31—32) и высказать такую безнравственную мысль, что когда двое тяжущихся о кладе оказываются некорыстолюбивыми, то следует их убить и отобрать клад в царскую казну (Вайикра рабба, XXVII). Александр — прямая противоположность идеалу Мессии, который своим чутьём судит правильно (מודח ודאין, Санг., 93б)^[1].

Всё это говорит о том, что идея мессианства в те времена ещё не представляла собой символа веры всей еврейской нации^[1].

В первых апокалиптических произведениях нет реального Мессии, как нет его и в более древней части книги Еноха (Апокалипсис десяти недель), и в книге Юбилеев^[1].

Не было и в маккавейское время, за исключением вышеупомянутого места кн. Даниила, где имеются расплывчатые намеки на Мессию. Сам автор Дан. 7:13 объясняет, что «человекоподобный» («ке-Бар Энош» / «ke-bar enash»), который получит власть над божественной всемирной монархией, олицетворяет собой (Дан. 7:18, 22, 27) «священный народ Божий», то есть правоверных евреев (קדישי עליונין). Они являются представителями Господа в «Царстве Божьем» на земле, поэтому их олицетворяет человеческая фигура, в то время как другие представлены фигурами животных^[1].

Падение династии Маккавеев, деспотизм Ирода Великого и возраставшая тирания Рима всё более и более ухудшали положение евреев, и вера в Мессию-избавителя, в реального Мессию, затемнённая во время преобладания саддукеев, опять возродилась. Было вполне естественно, что новый избавитель от узурпатора-идумейца, который покончит навсегда с римской зависимостью, будет из дома Давида. Вера в реального Мессию всё более и более возрастала и стала общепризнанной. О ней свидетельствуют Флавий (Иуд. B., VI, 5, § 4), Тацит (Hist, V, 13), Светоний (Vespasian, IV), и даже в картине будущего, нарисованной Филоном, несмотря на всю её моральную тенденцию, мессианский царь занимает подобающее место^[14]. «Молитва о пришествии Мессии» стала интегральной частью ежедневных молитв вскоре после разрушения храма, когда молитва Шемоне Эсре, («Shemoneh 'Esreh») в которую она входит, получила свою настоящую форму^[1].

Что касается слов позднейшего аморы Гиллеля, утверждавшего, что Мессия не придёт в будущем, ибо пророчества о нём давно исполнились во время царя Езекии (евр. Хизкии; Санг., 99а), то это единичное мнение было всеми отвергнуто: Езекия жил до вавилонского пленения, а пророк Захария пророчествовал о Мессии после вавилонского пленения^[1].

С течением времени фигура ожидаемого Мессии в апокалиптической литературе становится рельефнее и постояннее. Как сама литература в целом, так и образ Мессии в частности приобретают в высшей степени фантастический характер, с крайне расплывчатым образом центральной фигуры. Весь мессианский и псевдомессианский материал вошёл без всякой обработки в одну картину, каждое поэтическое или фигуральное выражение пророков было принято в буквальном смысле и принято, как догмат^[1].

Не было недостатка и в чужеземных элементах. Судя по времени, наиболее заметного вторжения гетерогенных элементов, быть может, нужно признать за Александрией выдающуюся роль в их слиянии, так как этот город сыграл большу роль в мировой цивилизации и был центром религиозного синкретизма. Развитие мессианских настроений того времени шло двумя путями, резко отличавшимися друг от друга. Один путь вёл в мир действительности, это было реалистическое и вместе с тем национальное направление. Другой — в мир неземной, трансцендентальный и универсальный. Соответственно двум путям на фоне этих представлений вырисовывается и двойственный характер Мессии. Рядом с земным владыкой из дома Давида выступает другой — небесный, предвечный (ср. предсуществование Христа), выработанный новыми представлениями^[1].

В староеврейской апокалиптической литературе первая книга, изображающая Мессию Земным владыкой, — «Видения семидесяти пастухов» (книга Еноха, гл. 85—110), составленная, по всей вероятности, в царствование Иоанна Гиркана (135—105 до н. э.). В виде белого быка он является в заключительной сцене мировой драмы (Енох; 110:37 и сл.), наводя страх и ужас на язычников. Но никакой активной роли он не играет. Сам Господь принимает участие в последней войне, объявленной язычниками Израилю, он устраивает суд и устанавливает всемирное господство своего избранного народа^[1].

Того же характера и Мессия, обрисованный в тех частях Сивиллиных книг (III:652 и сл.), которые, по определению Гефкена^{[нем.][15]}, относятся к 83 году до н. э. Стихи 652—666 рисуют его царём, посланным Господом с восходом солнца, чтобы прекратить войны, покоряя одни народы и заключая вечные договоры с другими. Наступает великий день суда, и язычники обращаются к Богу; на земле водворяется вечное Божье царство и вечный ненарушимый мир. Как ни странно, Мессия ни разу не упоминается. Действительно, начиная с 781 стиха говорится об израильтянах как о пророках Господних, как о судьях человечества и как о справедливых царях, которые положат конец царству меча на земле^[1].

В «Псалмах Соломона» (XVII), возникших после взятия Иерусалима Помпеем (63 г. до н. э.), Мессия именуется «сыном Давида, который появится Господу одному, известно когда». Он низвергнет несправедливых правителей, освободит Иерусалим и уничтожит нечестивых язычников. Он соберет со всех концов света рассеянное племя Израиля, распределит его по коленам в Святой Земле и начнет собственное царство мира. Он покорит язычников и прославит Господа перед всей вселенной, Иерусалим будет очищен и засияет в древней славе, и придут к нему на поклонение со всех концов мира, свидетельствуя славу Господа. Все описание царства будущего ярко отражает на себе влияние пророка Исаии (Ис. 11:1 и сл.). Чистый от греха, сильный верой в Бога и исполненный духа Божия, храбрости и справедливости Мессия высоко поднимет знамя благочестия и силой своего слова заставит грешников отказаться от греха. В его стране наступит справедливость, а беззаконие не будет известно. Он не будет опираться на конницу и пехоту, не станет собирать войска и копить золото и серебро для войны. Его единственной надеждой будет Господь^[1].

По апокалипсису Варуха (70—100 н. э.) земной Мессия объявится к концу четвёртой всемирной монархии, чтобы разрушить её. Последний её правитель предстанет в цепях перед Мессией на Сионской горе, где ему нарисуют всю ужасную картину его беззаконного правления и Мессия собственноручно предаст его смерти. Враждебные Израилю нации станут добычей меча, а остатки их покорятся. Мессия установит свой трон мудрости и начнёт царство блаженства и нравственности до окончания веков, то есть гибели нашего мира (29:3; 39:5—60:3; 72—73:4. Глава 30:1 должна быть отнесена, согласно труду «Jüdische Eschatologie» Поля Вольца^[16], с. 37 и 203, к числу христианских вставок^[англ.])^[1].

Более оригинальна в своем представлении о Μессии книга завещания Левия (гл. 8 и 18), где Он даже не является потомком Иуды (как в Завете Ииды, гл. 24) и Давида, а из колена священников — левитов. Очищая дух человеческий и искореняя зло, распространяя познание Господа, он действует сообразно своему сану, которым он будет пользоваться во веки веков. Он откроет врата рая, сбросит меч, угрожавший праотцу Адаму и всем святым, даст вкусить от древа жизни. Белиал будет заключён в цепи, а своим детям Мессия даст силу торжествовать над злыми духами^[1].

По своему духовному началу завещание Иуды соответствует завещанию Левия (гл. 24), как и по своей тенденции универсализма. Единственная миссия долгожданного Мессии — нравственное возрождение человечества, а его царство — на благо всего мира^[1].

Если действительно завещание двенадцати патриархов, как это хотел доказать Буссе^[17], написано во времена Маккавеев, тогда легко понять господствующую тенденцию относительно происхождения Мессии из дома священников — царей Маккавеев^[1].

Впервые с идеей предвечного Мессии небесного происхождения мы встречаемся в эсхатологической части книги Еноха (37—71), написанной в первое столетие до н. э. Мессия назван «Сыном человеческим», существом, подобным ангелам по внешности, человеком, сидящим на небе рядом с «Ветхим деньми» (66:1), или, как это выражено в ст. 39:7, «под крыльями Господа Духов». Имя его было произнесено перед Господом до сотворения солнца и 12 знаков зодиака и задолго до того, как звёзды и небеса были созданы (48:3, 6). «Он был избран и скрыт Господом до возникновения мира и останется перед Ним до окончания веков» (69:2б; ср. 62:6), «его слава будет существовать от века до века, а мощь его из рода в род». Мессия изображён воплощением справедливости и мудрости посредством божественных откровений (66:3; 69:1, 2а, 3). И по окончании времён Господь откроет его людям и поместит его на трон своей славы, дабы он судил все сотворенное согласно цели, ради которой он был сотворён с начала.

И когда он встанет судить, мир падёт перед ним ниц, славословя его и Господа духов. К общему гимну присоединится голос избранных в саду жизни и голос ангелов на небесах. «Он будет судить все сокровенные существа и никто не будет в состоянии ложно оправдаться перед ним». Он привлечёт к суду Азазеля и всех присных его, и всех подвластных ему духов. Проклятию будут преданы все злые земли, главным образом, нечестивые властители и сильные мира сего, но для справедливых и избранников Мессия уготовит вечное блаженство и во веки веков пребудет в их среде (65:3, 4; 66:4—6; 68:4—10; 99:4; 51:3; 55:4; 61:7—62:14)^[1].

Интересно отметить, что в добавлении к эсхатологической части книги Еноха последний сам является сыном человеческим, а значит Мессией (71:14), — в еврейской книге Еноха и в славянской. В талмудической же литературе часто то же самое говорится о Метатроне (высший прислуживающий дух, ближайший к Господу, представитель Его всемирного господства), что служит связующим звеном между понятием о Μессии и Логосом (евр. «Мемра» מימדא; «Маамар», מאמד)^[18], который часто является у Филона как царь будущего^[1].

Третья книга Ездры^[19] (ок. 100 года н. э.) рисует Мессию предвечного и Мессию земного. Предвечный является в виде человека, восходящего из моря (гл. 13), и «походит он на человека» и назван «ille homo» или «ipse homo» (ст. 3,12), а под влиянием кн. Даниила он «носится с тучами небесными» (Дан. 7:3). Земной представлен (гл. 7:28; 11:37—46; 12:31—34) «львом, который произойдет от семени Давида» и разрушит четвёртую всемирную державу; будет царствовать 400 лет, до окончания мессианского междувременья, а затем умрёт со всем родом человеческим^[1].

Из других точек соприкосновения с эсхатологической книгой Еноха отметим, что Мессия есть тот, кого Всевышний сохранил испокон веков для освобождения созданного мира (ст. 26), затем «подобно тому, как никто не может ни проникнуть в морскую глубину, ни изучить того, что находится в ней, так никто из обитателей земли не может видеть Моего сына или спутников его (то есть ангелов и духов, сопровождающих его) до наступления назначенного часа»^[1].

Указанием на его предвечное существование в небесах служит стих «Ты будешь взят из среды людей [на небеса] и будешь существовать с Моим сыном и его спутниками до скончания времени» (14:9)^[1].

Трудно установить, кого имеют в виду Сивиллины книги (V, 415—430), Мессию небесного или земного, говоря о «благословенном человеке, который снизойдёт с небес»^[1].

В «Вознесении Моисея» (ок. 4 года до н. э.), на основании отождествления сына человеческого, он же Мессия с Енохом, он же Метатрон (кн. Еноха 71:14), можно заключить, что здесь имеется в виду Мессия небесно-предвечный, так как указано, что по окончании довлеющей скорби, когда Господь установит свою власть над всем творением, «он отмстит тотчас же за израильтян»^[1].

Пророк Даниил (Дан. 7:13), подобно автору 3-й книги Ездры (XIII), очевидно, имел в виду Мессию предвечного. При этом следует отметить, что в то же самое время, когда господствующим является мессианское толкование талмудистов (см. Санг., 98а), греческий текст этого места не только даёт ему мессианское толкование о «Бар-Наш» (Bar Nash), но даже и в «Καὶ ώζ παλαίος ημερων παρων», добавленном к «ώς υιος ανθσώπον η̉ρχετο», несомненно заключена идея предвечного Мессии. Впрочем, вопреки утверждениям многих, что все те места, которые касаются сына человеческого, он же Мессия в книге Эноха и 2-й книге Ездры, относятся к христианским вставкам, следует отметить, что «Бар-Наш», как «בןאדם» у Иезекииля, было общеизвестным среди евреев Палестины, равно как Метатрон — именем ангела высочайшего ранга в первые века христианства^[1].

В талмудической литературе господствует представление о земном Mессии, а начиная с конца I века н. э. оно является официально признанным в иудаизме. Доказывается это «Молитвой о пришествии Мессии», где он называется «потомком Давида». Также со второго века сохранились свидетельства Иустина (Dialogus cum Triphone^[англ.], гл. XLIX) и автора труда «Philosophumena» (IX:30); оба утверждают, что евреи в противоположность христианам верят в человеческое происхождение Мессии; автор «Philosophumena» добавляет, что к тому же Мессия должен быть из дома Давида^[1].

Литургия более позднего происхождения, как и повседневная молитва, называют его везде потомком Давида. Что же касается его миссии, то она та же, что и в апокалипсисах древнейшего периода. Его назначение — избавить евреев от власти языческого мира, низвергнуть правителей-язычников и основать собственное царство^[1].

Представление о предвечном Мессии встречается в «Песикта Раббати^[англ.]»^[20] (XXXIII, ΧΧΧVΙ; с. 152, 162, изд. М. Фридмана, 1880). Соответствуя эсхатологической части Еноха, первое из этих мест гласит: «В начале творения мира родился царь Μессия, о котором задумал Господь прежде, чем мир был сотворён». Другое место гласит, что Бог созерцал Мессию и его деяния до сотворения мира и скрыл его под своим троном. И спросил сатана Господа, что это за великий свет сияет под его троном. Господь ответил: «это некто, кто в будущем заставит тебя устыдиться». Получив разрешение посмотреть на Мессию, сатана взглянул, и его объял великий трепет, он пал ниц и воскликнул: «Воистину это Мессия, который низвергнет меня и всех язычников-правителей в преисподнюю»^[1].

О предвечном Мессии говорит и аггада^[21], включая его в число семи существ, сотворённых до создания мира, и называя его «Ииннон» (Yinnon), намекая этим на Пс. 72:17 (это же место, по-видимому, имел в виду автор эсхатологической части Еноха в гл. XLVIII, 3). Следующее примечание говорит против утверждения Фердинанда Вебера^[22] и других учёных и подтверждает, что здесь речь действительно о предвечном существовании, а не о предназначении: «только Тора (закон) и Небесный трон славы были сотворены, что же касается других (пяти), то только мысль об их сотворении возникла»^[1][23].

«Откровение» рабби Иошуи бен-Леви (Барайта Иосифа бен-Леви; ברײתּא דר״ יהושע בן לוי), «Мидраш Конен»^[24] («Midrash Konen») и «Седер Ган Эден»^[25] («Seder Gan Eden») передают о его предвечном существовании ещё в раю, что, впрочем, не мешает именовать его в первых двух произведениях Мессией бен-Давидом^[1].

В талмудической литературе встречается также представление о предвечном земном существовании Мессии в отличие от вышеупомянутого небесного. Оно встречается в различных формах, по-видимому отражая стадии развития этой идеи. Мессия ведёт скрытую жизнь и появится внезапно. Та же идея выражена в Танахе, Шемот, согласно которому как первый избавитель евреев — Моисей был воспитан при дворе фараона, так и второй получит свое воспитание при дворе, в данном случае римском, почему и Агадат га-Машиах (Agadat ha-Mashiaḥ) утверждает, что Мессия внезапно откроется Израилю в Риме^[1][26].

По другой версии, Мессия родился, но не открылся. Впервые эта версия встречается в «Диалоге» Иустина-Мученика «(Dialogus cum Triphone^[англ.]»; II век, гл. VIII), и согласно ей Санхедрин, 98а передаёт от имени Иошуи бен-Леви, что Мессия уже родился, но живёт в неизвестности в Риме. Согласно «Таргуму» Йонатана (комм. к Мих. 4:8), Мессия уже на земле, но вынужден скрываться из-за грехов своего народа. Другие версии даже указывают на день рождения Mессии, а именно — день разрушения Иерусалима (Иерусалимск. Брахот, 2), а апокалипсис Зеруббабеля^[27] утверждает, что он родился в дни царя Давида и скрывается в Риме^[1].

Другой вариацией существования земного Мессии является отождествление его с царём Давидом; эта идея сквозит в сохранившихся отрывках «Сиддура» рабби Амрама и в Иерусалимском Брахоте (Иер. Бер., 2)^[1].

В раввинистической литературе о Мессии пишет Маймонид в «Законах о королях и их войнах», главы 11—12^[28]. Также см. Маймонид#Мессианский период.

В талмудической апокалиптической литературе выступает ещё одна фигура — Машиах бен-Йосеф (Мессия, сын Иосифа, или Эфраима^[29])^[1].

Первые известия о нём встречаются в Сук. (52а, в), где о нём упоминается три раза, первый раз от имени рабби Досы^[англ.] (ок. 250 года). В последних двух упоминается только его имя. Первый говорит о судьбе, которая его ждёт. В силу традиции эта судьба готовит ему смерть в битве^[1].

Только гораздо позже мы получаем о нём более подробные сведения, зато в последующие века он занимает вполне определённое место в апокалипсисе и мидрашитской литературе, как и в описании будущего у Саадии^[30] и у Гаи Гаона^{[англ.][31]}. Явится Мессия, сын Иосифа, до прихода Мессии, сына Давида; соберёт вокруг себя сынов Израиля, пойдёт на Иерусалим и, разбив силы враждебных народов, восстановит служение в храме и начнёт собственное царство. Но явятся грозные полчища Армилуса, или, по другим, Гога и Магога, они осадят Иерусалим, и царь Мессия падёт в битве. Его тело будет лишено погребения, и будет оно либо на улицах Иерусалима, по одним сказаниям, или предано земле вместе с патриархами, по другим, руками ангелов, и будет оно там скрыто до пришествия Мессии, сына Давида, который и воскресит его^[1][32].

На Мессию, сына Иосифа, едва ли можно смотреть как на Мессию десяти колен. Он нигде не фигурирует в подобном виде, хотя два раза упоминается, что часть десяти колен станут под знамёна бен-Иосифа. Возможно, что существует некая связь между Мессией бен-Иосифом и сказанием об Александре, так как в Мидраше (комментарии) к Втор. 33:17, эмблемой Мессии, сына Иосифа, является «пара рогов», которыми он будет «бодать все стороны»^[33], точно так в Коране предание об Александре называет его «Двурогим» («Ду аль-Карнайн»; Dhu al-Ḳarnain). «Пара рогов» в библейском стихе (Втор. 33:17) символизирует два колена — Эфраим и Менасию (либо — Восток и Запад)^[1].

• Messiah // JewishEncyclopedia.com (англ.)