Битва при Фалероне

У этой статьи надо проверить нейтральность. На странице обсуждения должны быть подробности.

Битва при Фалероне
Высадка греческих войск в Фалероне
Дата	24 апреля 1827
Место	Возле Афин
Итог	Полная победа османов
Противники
Греция Османская империя
Командующие
лорд Кохрейн Р. Чёрч Решид Мехмед-паша
Силы сторон
3000 Неизв. (кавалерия)
Потери
1500[1]—2000 Неизв.
Медиафайлы на Викискладе

Битва при Фалероне — сражение, состоявшееся 24 апреля 1827 года между греческими повстанцами и османскими войсками, одно из важнейших событий последнего этапа греческой революции. Это военное событие рассматривается на фоне политической борьбы и деятельности иностранных секретных служб^[2]. В греческой историографии, независимо от реальных потерь на поле боя, в силу (чуть было не состоявшихся) геополитических последствий, это сражение принято считать самым большим поражением повстанцев в ходе всей Освободительной войны.

С 16 июля 1826 года османские силы осаждали последний оплот греков в Средней Греции — Афинский Акрополь. Военачальник Караискакис своим трёхмесячным походом, начатым 25 октября (Битва при Арахове), вернул грекам контроль над Средней Грецией. Перед походом, 11 октября, был послан Криезотис, во главе 400 бойцов, на прорыв блокады и обеспечение осаждённых. Рывок 400 бойцов, каждый из которых нёс на спине по 1,2 кг пороха и продовольствие для осаждённых, был успешным.

Подвиг Криезотиса и его отряда повторил 30 ноября Шарль Николя Фавье, пробившийся на Акрополь во главе 490 повстанцев и 40 иностранцев-филэллинов. Но вскоре Фавье, не готовый к лишениям, возглавил сторонников сдачи. Сторонников обороны до конца возглавлял Криезотис. Попытка повстанцев снять осаду с Афинского Акрополя кончилась поражением на подступах к городу 27 января 1827 года.

Оставив силы в Центральной Греции, Георгиос Караискакис во главе 1500 бойцов прибыл в Элефсис, в 40 км западнее Афин. С его приходом к Элефсису подошёл Васос Мавровуниотис с отрядом, который после поражения у Каматеро стоял у города Мегара. 2 марта 1200 бойцов во главе с Караискакисом заняли позиции в Керацини (сегодняшний район города Пирей), всего в 10 км западнее Афин. 250 из них под командованием Н. Касомулиса заняли стенку — загон Сарделаса^[3].

Командующий османскими силами Кютахья Решид Мехмед-паша, лучший из османских военачальников, получив сообщение что греки разбили лагерь недалеко от Афин, выступил во главе 6 тысяч пехотинцев и 600 всадников. Кютахья с удивлением смотрел на занятый греками загон^[4]. Дав приказ 2 тысячам турко-албанцев атаковать наспех сооружённые повстанцами бастионы на флангах, Кютахья установил пушки напротив загона и начал его обстрел. Ядра проходили стенку насквозь, но защитники загона не дрогнули, выкрикнув «здесь мы и умрём»^[5]. Малыми жертвами защитники были обязаны своему гаврошу, который сидя на стенке сообщал о выстрелах при которых защитники бросались на землю^[5].

Обстрел продолжался 4 часа. Турки выпустили 300 ядер и почти разрушили загон, после чего пошли в атаку. Защитники подпустили их на 20 шагов и открыли огонь. Турки дрогнули и отступили. Немедленно последовала контратака 250 защитников. Караискакис засел в засаде и послал Хадзимихалиса с его кавалерией, которая насчитывала всего 64 клинка, спровоцировать турок и привести их к нему. Хадзимихалис атаковал и смешался с турецкой кавалерией, которая превосходила его силы в 10 раз. Когда греческие всадники вышли из переделки, наблюдавшие за их дерзким рейдом защитники бастионов сняли свои фески и перекрестились. Турецкая кавалерия погналась за всадниками Хадзимихалиса и вышла на засаду Караискакиса. Началась резня турецкой кавалерии. Наблюдавшие за боем 500 защитников полуострова Кастелла, Пирей под командованием Иоанниса Макриянниса, также ринулись в бой, угрожая левому флангу турок, но и защитники Акрополя атаковали осаждавших их турок^[6].

Это была победа, предвещавшая триумф. В лагерь Караискакиса стали стекаться и другие повстанцы и его сила достигла 3 тысяч бойцов. На следующий день прибыл корабль с острова Порос, на борту которого был британский адмирал Кохрейн.

Одновременно с Освободительной войной, начавшейся в марте 1821 года, в Греции началась сложная политическая борьба, временами переходившая в гражданские войны. Отняв уже на первом этапе войны власть у организатора революции, Филики Этерия, партия землевладельцев-судовладельцев, возглавляемая Маврокордато, вела ещё не воссозданное государство через займы в прямую зависимость от Британии, отстраняя от участия в решениях военачальников, от которых и зависел исход войны.

С другой стороны, если в начале Греческой революции Британия выступала за нерушимость Османской империи, то к 1826 году британская дипломатия пришла к выводу, что Греческий вопрос следует закрыть предоставлением автономии, но только полуострову Пелопоннес. Все остальные греческие земли, включая Афины и Среднюю Грецию, должны были остаться под властью султана.

В русле англофильской политики и продолжая преследования и отстранение греческих военачальников, греческие политики в 1825 году, по получению второго британского займа, назначили британского адмирала Кохрейна командующим греческого флота.

Томас Кохрейн во время наполеоновских войн был капитаном корабля, из числа нёсших блокаду Франции. Конфисковывая суда и товары нарушителей блокады, Кохрейн за 2 месяца заработал 75 тысяч фунтов. Вместе с Шарлем де Беранже (фр. Charles Random de Bérenger) он был обвинён в организации биржевой аферы путём распространения слуха о смерти Наполеона. Афера была раскрыта, у Кохрейна были изъяты погоны и награды, а сам он был заключён на год в тюрьму.

По освобождению Кохрейн покинул Англию. В 1818 году он стал командующим флота Чили, восставшей против Испании. В Чили он не задержался и нанялся к регенту Бразилии Дон Педро. Но и в Бразилии он не задержался и в 1825 году вернулся в Англию. Здесь его и нашли греческие англофилы Орландос и Луриотис. Чтобы спасти Грецию, Кохрейн потребовал и получил командование флотом и 57 тысяч фунтов, из них 37 тысяч авансом. Лишь через два года после получения требуемого Кохрейн добрался до Греции (греческие источники отмечают, что хватило бы и 2 месяцев^[7]). Через несколько месяцев пребывания в Лондоне он запросил яхту, чтобы добраться до Греции. Ему было выделено 10 тысяч фунтов, на которые он приобрёл шхуну «Unicorn»^[8]. Дойдя на ней до Средиземного моря, Кохрейн приступил к туризму^{[уточнить]} и следы его затерялись, пока Орландос не обнаружил его в Марселе. Но здесь Кохрейн вспомнил, что ему нужен военный корабль. Орландос на деньги Парижского комитета помощи Греции купил находившийся в Марселе бриг, которому дали имя «Спаситель». Кохрейн приступил немедленно к действиям и, как пишет его племянник, «заказал себе полностью вышитый золотом мундир, чтобы впечатлить живое воображение греков»^[9]. Вторым важным шагом Кохрейна стал наём бывшего повара Наполеона.

Наконец Кохрейн прибыл на остров Порос 5 марта 1827 года. 27 марта 1827 года Маврокордато вручил ему диплом командующего флотом, согласно которому Кохрейн не был обязан информировать о своих военных планах, кроме как после их исполнения. 29 марта Кохрейн отказался присягнуть на Евангелии и вместо этого дал присягу: «Клянусь служить Греции и пролить за неё кровь, если она сама будет верна себе».

Первый кого Кохрейн поразил своими морскими знаниями, был капитан брандера Константинос Никодимос. Кохрейн заявил ему что построит брандер-новинку, который будет взрывать не только турецкие корабли но и крепости^[10]. При строительстве Кохрейн использовал вместо плотников каменщиков для постройки 2-х переборок, в результате чего новинка утонула.

Французский адмирал Гравьер, Жюрьен де ла писал^[11]:

У Греции были Миаулис, Сахтурис, Канарис, были моряки каких дали немногие века, были патриоты, которым позавидовали бы и древние республики, и в эти славные и яркие дни и при таких ожиданиях от них (у нас есть право усмехнутся) Греция переложила свои надежды на прибытие Кохрана. <…> С момента когда появился Кохран, Греция потеряла свой национальный флот.

Для претворения английской политики было мало иметь на море спасителя Кохрейна. Для командования был мобилизован Черч, которого командующий британской эскадрой Гамильтон доставил в Грецию 27 февраля, за несколько дней до прибытия Кохрейна. 47-летний тогда Черч имел следующий послужной список: R.Church участвовал в наполеоновских войнах. В 1809 году, в звании майора, воевал на Ионических островах против французов. Здесь, после создания греческих британских батальонов, он познакомился с греческими военачальниками служившими в них, в том числе с Колокотрони, Теодор. После расформирования батальонов, по «просьбе» турок, Черч оставил британскую армию в звании полковника и стал наёмником у короля Двух Сицилий, но уже в звании бригадного генерала, и одновременно агентом британских служб. Его мобилизация в основном была связана его знакомством с греческими военачальниками, поскольку, как писал его соотечественник историк Финлей: «сила его ума не была в точности достоинством, о котором могли бы гордится его друзья».

Гамильтон сумел насадить Черча как командующего, «чтобы прекратить греческую междоусобицу». Согласие Колокотрониса, в силу его давней дружбы с Черчем, было получено относительно легко. Но нужно было и согласие Караискакиса. Караискакис, предвидя к чему это приведёт и обращаясь к Макрияннису сказал: «Ухожу, они ищут нашей погибели. Я (Макрияннис) со слезами на глазах, попросил не делать этого до снятия осады Акрополя.» ^[12].

Финлей в дальнейшем написал о Черче:

«Его карьера в Греции, как военного, отмечена исключительной неудачей. Его планы ни разу не привели к удачному результату. И в том единственном случае, когда была дана возможность произвести операцию большого масштаба, результатом стала самая большая катастрофа, которая случилась когда-либо с греческой армией.»^[13].

С ответом Караискакиса в Нафплион прибыл военачальник Христофор Перревос с которым Черч был знаком. Черч запросил мнение Перревоса о кампании в Афинах. Перревос ответил что следует сделать Кютахью из осаждающего осаждённым, для чего флот должен перекрыть снабжение туркам с острова Эвбея, а армия должна занять Фермопилы, чтобы перекрыть дорогу из Северной Греции. Черч согласился и Перревос уехал радостный^[14]. Но у англичан были другие планы.

Ни греческих историков, ни француза Жюрьена де ла Гравьера нельзя обвинить в англофобии^{[источник не указан 4980 дней]}. Все^[кто?] в один голос подчёркивают морские навыки и бескорыстность этого честного и скромного британского капитана, отдавшего свою жизнь за дело освобождения Греции. Жюрьен де ла Гравьер^[15]:

опытный и бесстрашный капитан, командуя своим кораблём «Картериа» … хотя он не затмил славу греческих брандеров.

Выполняя стратегический план Караискакиса, Хэстингс во главе парусно-парового «Картериа», корвета «Фемистокл», брига Арес, голетов «Панагия» и «Аспазия», 8 апреля атаковал под крепостью города Волос (Фессалия) 8 транспортов, гружённых припасами для армии Кютахьи. 5 транспортов были захвачены, 3 потоплены. Сразу после этого, на выходе из залива Пагаситикос, Хэстингс атаковал 1 турецкий бриг и 3 голета, уничтожив их калёными ядрами Картерии. Продолжая свой рейд, Хэстингс перехватил в Кими, остров Эвбея каики, гружённые пшеницей для Кютахьи. Результаты рейда Хэстингса стали сразу ощутимы. Кютахья становился сам осаждённым, продовольствия не хватало и албанцы готовились уйти. Кютахье с трудом удалось уговорить их подождать, говоря что если ситуация не улучшится, то они уйдут все вместе.

Кохрейн и Черч прибыли на яхте «Unicorn» в Саламину 6 апреля. При первой же встрече с Караискакисом, Кохрейн переиграл его план о блокаде Кютахьи: «Не пристало, после стольких подвигов, смотреть грекам как Кютахья осаждает Афины.» Ответ Караискакиса: «О подвигах всё правильно. Но если бы было разумно 4-5 тыс. греков, с 60 только всадниками, сразится в чистом поле с многократными силами, у которых к тому же 2 тыс. всадников, то мы бы давно это сделали. Или вы нам помогаете в осуществлении нашего плана, или не мешайте». Гордон напомнил, что Караискакис должен признать решения Конгресса и подчинится ему.

На следующий день Кохрейн держал речь перед войсками, представив знамя с древней Афинской совой: «Солдаты, атакуйте и освободите Афины. Тот кто водрузит знамя на Акрополе, получит 1 тыс. пиастров. 10 тыс. разделит отряд знаменосца». И далее: «Вскоре это знамя будет развеваться над Св. Софией»^[16].

«Греция находилась в опасности, а этот муж на словах воскрешал Византийскую империю и водружал греческий флаг над Св. Софией»^[17].

Караискакис видел сатанинскую игру англичан и написал письмо Черчу (которого он называл «капитан Голета», поскольку командующий ни разу не вышел на берег), что намерен покинуть лагерь и что Черчу следует возглавить армию. Это не входило в планы англичан, ведущих войско к неизбежному поражению. Черч уходит от ответа. 11 апреля он отдаёт приказ переправить на кораблях 2 тысячи бойцов в Фалер, откуда они «внезапно» возьмут Афины. Караискакис возражает. Его упрекают в трусости, он передаёт Кохрану, что греки привыкли видеть своих командиров впереди и получил от Кохрана ответ: «Я не собираюсь погибать в Греции, умру в Англии».

12 апреля прибыли 3 посланца осаждённых Акрополя но, как оказалось впоследствии, они представляли только Фавье, то есть сторонников сдачи Акрополя. С их помощью Кохрейн усилил давление на Караискакиса. На предложение последнего высадить отряд в Оропо, восточнее Афин, чтобы блокировать Кютахью, ответом Кохрейна было: «Мои корабли для того чтобы доставлять армию ближе к неприятелю, а не дальше». Между тем лагерь повстанцев возрос до 11 тыс. бойцов^[18].

Караискакис всё же сумел добиться, чтобы флот вошёл в пирейскую гавань. 13 апреля Караискакис возглавил десант на пирейский полуостров, обойдя турок с правого фланга. Флот, возглавляемый фрегатом «Эллас», вошёл в гавань и открыл огонь. Десант Караискакиса пошёл в атаку. Одновременно атаковал Макрияннис с полуострова Кастелла. Десант Караискакиса и осаждённые Кастеллы соединились. На всём пирейском побережье в руках турок остался только монастырь Св. Спиридона.

Запертые в монастыре албанцы отчаянно сопротивлялись. Кохрейн настаивал на лобовой атаке. Караискаис ответил что не будет губить бойцов, албанцы без воды через день сдадутся. 15 апреля албанцы известили что оставят монастырь, с условием что уйдут при оружии. Албанцы поклялись что более не будут воевать против греков и попросили заложниками Кицоса Тзавеласа и Костаса Боцариса. Боцарис отказался. Как человек Маврокордато, он вероятно знал что что-то готовится. Караискакис предложил себя. 16 апреля 300 албанцев вышли из монастыря, направляясь к турецким позициям. Впереди шли их командиры, сопровождаемые Караискакисом и Тзавеласом. Когда голова колонны находилась в 300 шагах от турецких позиций, произошёл инцидент, когда какой то грек пытался отнять у албанца оружие. Инцидент перешёл в бой^[19].

Караискакис и Тзавелас безуспешно пытались остановить резню, но из 300 албанцев в живых осталось только 70, из тех что были в голове колонны. Погибли и 10 греков. Но если кто-то надеялся что в этой переделке погибнет и Караискакис, то албанцы не тронули заложников, зная что Караискакис не нарушал данного слова. Караискакис был разъярён, его с трудом уговорили не оставлять лагерь.

17 апреля Караискакис получил письмо за подписью Черча, смысл которого заключался в том, что позор Св. Спиридона можно было смыть только атакой на Афины. Казуистика письма выдавала его автора — Маврокордато, который находился на борту голета Черча.

Караискакис сдался, но в план Кохрейна внёс поправки. Наступление десанта из Фалера должно было только отвлечь силы турок. Основное наступление предполагалось произвести через древнюю оливковую рощу, к западу от Акрополя, где турки не могли использовать свою кавалерию. Третья вспомогательная колонна, между двумя первыми, должна была направится к Акрополю от побережья (нынешнего) Нового Фалера. Караискакис запросил боеприпасы и сапёрный инструмент, чтобы можно было окопаться в чистом поле. Десант на Фалер начал было садится на корабли, когда Караискакис отменил посадку, обнаружив, что снабженец Черча, итальянец Поро, доставил только 70 лопат и не доставил боеприпасов и продовольствия. Высадка была перенесена на следующий день.

Утром 22 апреля Караискакис получил 8 ящиков боеприпасов, то есть на 2 часа боя и, убедившись в сатанинской игре англичан, дал команду выбросить их в море. Ящики к сожалению не выбросили, впоследствии оказалось что порох там был испорчен. Караискакис не спал в своей палатке, постоянно выкрикивая что-то в адрес командующего^[20]. Неожиданно началась перестрелка в тогдашних плавнях Нового Фалера. Здесь позиции держали островитяне, под командованием английского полковника Urquhart, родственника Кохрейна.

До сих пор не получены ответы на 2 вопроса: 1 — почему в этот день англичане расщедрились на вино солдатам. 2 — почему Urquhart и его офицеры не остановили подвыпивших бойцов от несанкционированного боя.

Пьяная переделка переросла в бой. Турецкие подкрепления бросились в атаку. Островитян бросился спасать Никитас Стамателопулос, но после его ранения греки отступили. Верхом на коне прибыл Караискакис и с немногочисленной кавалерией гнал турок к устью реки Кифисос. Здесь Караискакис был тяжело ранен в живот. Греки отступили в порядке. Караискакис сошёл с коня и обращаясь к Тзавеласу сказал: «Об одном прошу тебя, не подпускай ко мне врача франка (то есть западно-европейца)»^[21].

Караискакиса подняли на голет «Спартанец». Здесь его навестили два его соратника, которым он сказал получившие в дальнейшем огласку слова: «Я знаю виновника, если выживу отомстим»^[22]. Греческий историк Фотиадис пишет:

«Заговор, привёдший к убийству Караискакиса, был исполнен в лучших традициях Британской империи. Считаю главными лицами этого заговора Кохрана и его приспешников Маврокордато и Черча.»^[23]

Караискакис умер утром 23 апреля и был похоронен на острове Саламин. В дальнейшем его останки были перезахоронены на месте, где он раненным сошёл с коня, перед сегодняшним стадионом пирейского футбольного клуба Олимпиакос, несущим его имя. Навряд ли в мире есть ещё стадион, имя которого связано таким прямым образом с историческим лицом и событиями.

Когда турки узнали о смерти Караискакиса, то в их лагере начались ликования и стрельба. Американский филэллин Howe, врач и в дальнейшем историк, писал: «Самую большую честь ему оказали турки, которые своими ликованиями и залпами выражали своё счастье о смерти того, кого они боялись более чем всех филэллинов в погонах что противостояли им»^[24].

Караискакис был ещё живым, когда Кохрейн устроил сходку военачальников. «Самым страшным следствием смерти Караискакиса было то, что ни у кого не было силы противостоять роковым планам Кохрейна. Офицеры, которым предстояло исполнить их, посовещались и решили, что при всей абсурдности этих планов, их честь обязывает исполнить их»^[25].

После смерти Караискакиса впервые на берег вышел и Черч «и мы увидели наконец его лицо», писал Касомулис^[26].

Черч отменил наступление через оливковую рощу, оставив в плане только десант в Фалере. Никто не был назначен координировать действия войск, остававшихся в Пирее и Кастелле.

В 8 вечера, 2500 бойцов, вместо 3500, что предписывал Караискакис, были посажены на корабли. Немногочисленная греческая кавалерия была «забыта» в Пирее. При почти полном безветрии, корабли подошли к Фалеру к рассвету. Военачальники запросили Кохрейна задержать высадку до наступления темноты, но тот настоял на своём.

Кохрейн был щедр на ром и на денежные вознаграждения тем, кто первым дойдёт до Афин. Немецкий врач Gosse, участник этой операции, писал: «Черч, вместо того чтобы возглавить наступление, разумно расположился на берегу возле лодчонки»^[27].

Один из командиров повстанцев, Ламброс Вейкос, предвидя свою гибель, отдал своему несовершеннолетнему адъютанту своё серебряное оружие, чтобы обеспечить семью на несколько месяцев. Ушёл и не вернулся, его имя сегодня носит афинский квартал. Повстанцы, высаженные в светлое время суток и без единого командования, оказались разбросанными от побережья и до Афин на 14 позициях. Ожидая атаку кавалерии стали окапываться, но при них оказалось только 120 лопат. В Британском музее хранятся огрызки записки Нотараса Черчу: «Мотыги, шлите нам мотыги».

Когда Кютахья получил известие что греки высадились в Фалере, он самым естественным образом ожидал одновременно и выступления из Пирея и Кастеллы. Некоторое время он не мог принять решения. Но когда Кютахья убедился, что наступление идёт только из Фалера, то не стал терять время. Кютахья был опытным военачальникам чтобы не воспользоваться предоставленным ему моментом. 9 тысяч греческих повстанцев из Пирея просто наблюдали как Кютахья приступил к уничтожению десанта. Кютахья атаковал во главе 8-10 тысяч пехотинцев и 2 тысяч всадников. Очень быстро греки остались без боеприпасов и даже те злополучные 8 ящиков были на выброс.

У русла реки Илисос сулиоты и критяне, не успев окопаться подверглись атаке, успели сделать только один залп и перешли к рукопашной. Оставшиеся в живых 50 бойцов ещё час сражались в русле реки, но были перебиты. Кютахья повернул на роту (250 штыков) регулярной армии, под командованием майора Игглесис^[28]. Бросив только начатый бастион, солдаты выстроились в каре. Отстреливаясь от 2 тысяч пехоты и 500 турецких всадников они бились не за победу и не за спасение, а лишь дорого продавали свою жизнь. Никто из них не выжил. Лишь знаменосец роты, корсиканец Паскуале Гамбини, продолжал ещё сражаться против окруживших его турецких кавалеристов, поскольку турки решили взять его живым, приняв его за адмирала Кокрейна^[29]. Находившиеся на позициях ближе к побережью стали отступать, но их настигла турецкая кавалерия. Адмирал Кохрейн и командующий Черч «устроили гонки к шлюпке»^[28]. Черч разбил себе ногу о скалы, Кохрейн грозившийся водрузить знамя в Константинополе опоздал и поплыл в своём золотом мундире. Пришлось выбросить несколько человек из шлюпки, чтобы освободить для него место^[30].

Греки потеряли в этом сражении убитыми до 2 тысяч человек. Из 240 пленных в живых остался один — Димитриос Каллергис. Кютахья ожидал выкуп от его богатых петербургских родственников (министр иностранных дел России, князь Карл Нессельроде приходился Каллергису дядей). Перед тем как отрезать Каллергису ухо, на память, Кютахья сказал: «Видишь всесилие Аллаха. Ещё вчера я считал, что всё для меня потеряно, а сегодня ты в моих руках».

«Лорду Кохрейну и Черчу хватило всего 18 дней, чтобы превратить Аттику, вместо могилы османской армии, в могилу наших надежд»^[31].

Греческие повстанцы, всегда воевавшие против многократных сил османов, под командованием Кохрейна и Черча проиграли сражение, когда их силы приблизились (за исключение кавалерии) к силам османов.

На следующий же день Кохрейн увёл флот на остров Идра. Его задача была выполнена. Британская империя оценила его заслуги. Чуть позже Кохрейн был назначен командующим британской эскадры Северной Америке^[23].

Оставшись без командования, лагерь в Пирее стал разбегаться. Первыми оставили лагерь и сели на корабли 1 тыс. островитян, под командованием родственника Кохрейна полковника Urquhart. Черч, для военного приличия, оставался 3 дня на полуострове Кастелла. Его работа ещё не была завершена. Черч обеспечил …прекращение снабжения пирейского лагеря^[32].

С 28 апреля Черч, при посредничестве капитана французского фрегата, и через Кютахью посылал приказы осаждённым на Акрополе о сдаче. Криезотис отказался сдаваться. Его гонцам удалось дойти до греческого лагеря на Кастелле. С удивлением Макрияннис узнал от них, что у осаждённых было продовольствия ещё на 3 месяца осады и что предыдущая дезинформация исходила от Фавье. Криезотис не подчинился Черчу и не сдал Акрополь. 16 мая, по приказу Черча, греки оставили Пирей и Кастеллу. 16 мая к переговорам с осаждёнными Акрополя подключился капитан австрийского фрегата. Но греки не хотели иметь дело со враждебными им австрийцами. Фавье, возглавлявший сторонников сдачи, обратился к своему соплеменнику, командующему французской эскадры Риньи, который также «совершенно случайно» оказался рядом, в Саламине. Де Риньи начал переговоры, уже из палатки Кютахьи. Перед осаждёнными была поставлена жестокая дилемма: выход при оружии, но без гражданского населения или сдача оружия, но выход и гражданского населения. Уже на скале Акрополя был согласован французский компромисс: оставить на усмотрение турок несколько семей, чтобы разнёсся слух, что жители Афин покорились султану^[33]. В последний момент, несколько повстанцев собрались запереться и умереть на Скале, но Фавье приказал связать их.

24 мая 1827 года колонна осаждённых, возглавляемая де Риньи и австрийским капитаном, оставила Акрополь. По прибытии Фавье на Порос толпа стала забрасывать его камнями. Для его спасения и для соблюдения приличий, правительство заключило его на несколько дней в тюрьму. Гордон пишет что «если бы на Акрополе находились только греки, то вероятнее всего что Акрополь продержался бы до Наваринского сражения»^[34].

Всё, чего достиг Караискакис в течение своего трёхмесячного похода, было сведено на нет. После поражения при Фалере-Аналатос, посланники патриарха Агафангела вновь стали собирать по всей Средней Греции подписи повиновения султану.

Иоанн Каподистрия, возглавивший Грецию летом 1827 года был опытным дипломатом. Русско-турецкая война, разразившаяся в апреле 1828 года, через 7 лет после начала Греческой революции, создала новые предпосылки и дала Каподистрии новые возможности. Невзирая на протесты английской дипломатии и нарушая её и планы других держав, Каподистрия методически вывел военные действия за пределы Пелопоннеса. В октябре 1828 года по приказу Каподистрии, Д. К. Ипсиланти возглавил экспедицию в Среднюю Грецию и завершил войну здесь последним сражением и победой в сентябре 1829 года (Битва при Петре).

Европейские державы были поставлены перед свершившимся фактом: возрождённое греческое государство по-прежнему оставалось маленьким, но вышло за пределы Пелопоннеса, что ему предназначали. Восставшая Греция сумела нейтрализовать последствия своего поражения при Фалере.